Биография Томми Анджело. Пролог. 1900-1930.

Меня зовут Томми Анджело. Я родился 30 августа 1900 года. С чистым сердцем меня можно назвать сыном нового времени. Кто знал, что новое время будет временем войн, войн между странами и континентами, войн в головах и в душах? Знала ли моя мать, что ее сын увидит сразу две смертельные мировые войны, а вся остальная его жизнь тоже сплошной борьбой?

Так или иначе, но родился и вырос я не в самом бедном квартале Города, где-то на середине пути от фешенебельного Хобокена до грозных и мрачных рабочих кварталов. Отец был полицейским сержантом, а поэтому матери не приходилось работать сразу на трех работах, как делали матери минимум половины моих сверстников... Для меня жизнь в Городе тех годов была достаточно хороша, опять же, во многом потому, что семья была достаточно далека от падения за грань нищеты, переселения в многоэтажку где-нибудь в порту или в квартале красных кирпичей, еды два раза в сутки и прочих подобных прелестей.

Можно даже сказать, жизнь была чуть лучше, чем требовалось, так как лет с пятнадцати я принялся мечтать о чем-то большем, чем служба постовым или патрульным. В своих мечтах я замахивался даже на помошника следователя. Да что же, даже мысль быть настоящей полицеской ищейкой я не считал за несбыточную. Кто же знал, как круто повернется моя жизнь и как далек я буду от синего мундира через пару десятков лет...

В семнадцатом году Циммерман вместе с Вудро Вильсоном разрушили мои честолюбивые планы одним лишь клочком бумаги с малопонятными мне символами... Мне не так давно сравнялось шестнадцать лет и я еще не так хорошо понимал, что наступающая война – нечто иное, чем все предыдущие, и что продлится она не год и не два. Что эта война наверняка завтронет меня. Мне казалось, что вот где-нибудь к моему совершеннолетию все это безобразие закончится и моя служба в армии будет заключаться в игре в карты с тупым сержантом где-нибудь в Айдахо или в казарменной муштре где-нибудь на северной границе.

Я почти угадал. Война кончилась одиннадцатого ноября, ровно через 42 дня после того, как мне сравнялось восемнадцать. Однако, нуждавшийся в солдатах дядя Сэм все же успел ухватить меня своим когтистым подагрическим пальцем. Я был еще зеленоват для настоящих боевых действий и, будь война не такой масштабной, мне пришлось бы месяц-другой посвятить тупой муштре в учебке. Но Штатам в этой войне, видимо, было слишком нужно пушечное мясо.

Я провел на фронте всего чуть меньше трех недель... Наша часть стояла стоймя под Антверпеном, офицеры и солдатня, в сущности, занимались одним и тем же. Но у офицеров было вино, а у нас- перебродившая сивуха, у них – атласные гладкие карты, у нас – грубые самодельные, у них – офицерские бордели, у нас, соответственно – солдатские... Может быть, именно поэтому я до сих пор не сильно люблю офицеров.

Самая полезная штука, которой меня научили в армии – стрелять. Вернее, то, что она полезна, я узнал потом. Лет через десять. А пока что мне было просто приятно. Приятно чувствовать резкий толчок отдачи «Миротворца», приятно слышать гулкий хлопок выстрела и приятно видеть опрокидывающийся картонный муляж/отрывающийся сук дерева или даже подлетающего от удара зайца... Я много раз рисовал в своем воображении, как подстрелю своего первого фашиста. В то время мои мозги были совершенно запудрены пропагандой и желаниями дяди Сэма, так что я еще делил мир на черное и белое. То, что выстрелы в чужих обычно ломают и твою судьбу тоже, я выучил потом.

В двадцать первом году я вернулся домой. Там меня снова ждала серая и безрадостная реальность моего района, ждал отец, получивший нож под ребро и уволенный с выходным пособием, и мать, устроившаяся официанткой какую-то пиццерию итальянского квартала. Плюс к тому, в моем городе меня ждали сухой закон и суровые люди в длинных плащах, под которыми, как поговаривали, скрывалось нечто более серьезное, чем стандартный набор бутлегера. Впрочем, они волновали меня куда меньше, чем все-таки состоявшийся окончательный запрет на выпивку.

Вроде бы, тернистый путь к заветной профессии полицейского был открыт. Но... Что-то не сложилось. Может быть, я сообразил, что меня и самого ждет к пятидесяти годам перо в спину в случайной драке, жалкая пенсия и старость, полная жалоб на себя, страну и судьбу. А может быть, я вдоволь находился в форме за время пребывания в Европе, а потом – в Форт Брагг, около Файетвилля, Северная Каролина. Черт его знает. В любом случае, я стал автомехаником, потом – шофером, развозившим грузы из порта, а потом – когда увлечение автомобилями достигло высшей точки – и таксистом. В контору с незамысловатым названием «Lost Heaven’s Taxi» я попал в двацать седьмом. Тогда в стране уже постепенно нарастало смутное беспокойство... Люди в дорогих смокингах говорили о строительном кризисе, потом – о скорой рецессии, приводили доводы, убеждали, полемизировали. Я не старался разобраться в этом. Зачем это мне, таксисту?

Можно сказать, меня и крах Уолл-стрит не взволновал. Я даже немного порадовался, что те люди купили себе теперь смокинги и штиблеты подешевле.

Однако, вскоре выяснилось, что та беда, которую позднее назовут Великой Депрессией, сравняет под одну гребенку всех. Отцу урезали пособие почти вдвое, а мать, не удержавшись в той пиццерии, устроилась сначала посудомойкой, а потом – все же официанткой, но в забегаловку подешевле.

В июле двадцать восьмого разом умерли отец и мой ирландский дядя, работавший в Даунтауне электриком. Как умирал дядя, я не помню совсем. Отца помню хорошо. Он лежал в углу гостиной на койке, прямо перед входом в квартирку, так, чтобы сразу увидеть того, кто войдет проводить его в последний путь... В последний путь провожать его вызвались лишь я, Смерть и его старый друг- вахтер отделения в Хобокене...Тогда я и увидел, чем действительно страна расплачивается со своими верными слугами и защитниками за годы верной службы. Я навсегда зарекся соприкасаться с государственными структурами. Мне было неприятно даже думать, что какие-то десять лет назад я всерьез собирался встать в ряды стражей порядка Города.

К слову, за считанные минуты до смерти, уже хрипя, отец процитировал какое-то старое стихотворение (потом я выяснил у матери, что это – какой-то английский поэт с фамилией Киплинг и что отец слегка изменил в нем первую строчку. Вдовйне странно, что отец его цитириовал, ведь я никогда не видел его читающим)

Не видывал смерти, Томми?

Смотри, как уходим мы!

Тебе будет нечего вспомнить

На пороге у вечной тьмы

Через пятнадцать минут он умер. Не знаю точно, что это было за чувство, но вместе с горечью утраты меня переполняла странная эйфория, вызванная, наверное, строками, прозвучавшими из его уст. Мутное, скрывающееся в где-то в глубине сознания желание совершить что-то великое, что-то героическое и, почему-то, непременно противозаконное. Я вдруг вспомнил о своей любви к стрельбе. Тогда, в холодном двадцать девятом, когда сухой закон продолжал порождать и кормить многочисленных гангстеров и бутлегеров, у меня было много возможностей снова почувствовать холод рукоятки «Кольта». Впрочем, на смертном одре отца, всю жизнь боровшегося с преступниками, эта мысль показалась мне кощунственной, и я надолго оставил мысли о гангстерской стезе...

Через год умерла мать. Братьев у меня не было, племянников-племянниц тоже, с остальными родственниками меня ничего не связывало и, чтобы окончательно порвать с ненужной обузой в виде семьи, я взял фамилию матери, давно оставившей своих родных в Италии. Теперь меня звали Томми Анджело.

Лето тридцатого. Кризис продолжался, фирма, в которой я работал, рухнула в его пучину и я теперь бессовестно таксовал на собственном авто, раскрашенном в обанкротившиеся цвета «Lost Heaven’s Taxi»...

Я вышел покурить на угол одной из улиц Ньюарка. Или Центрального? Не помню... Reynolds’s Camel курился неприлично быстро для потраченных на него денег, а я думал о своем, прислонясь к водительской двери...

Визг тормозов, тяжелый удар. Крики. Я рванул за угол. Шаги. Остановился. Вышедший из-за угла черноволосый мужчина с южными чертами лица ткнул мне в лицо хорошо знакомый ствол армейского M1911. “Заводи машину, быстро!” Сигарета упала, искры широко брызнули на асфальт...

Почти все вышеприведенные сведения взяты из самой игры и официальных источников. Приведены некоторые факты из биографий прототипов Тома Анджело - гангстеров Томми де Санктиса и Генри Хилла.